Парсуна моего окна. Картина поздней осени. Палитра ноября.
За моим окном живёт вяз. Кто из нас троих здесь появился раньше – он, окно или я? Конечно, он. Маленьким росточком его, как и все деревья Алма-Аты, кто-то бережно посадил около Ташкентского тракта.
Мы с ним познакомились не так давно, и пятнадцати лет ещё нет. С тех пор только ему позволительно подглядывать за мной. И если наши взгляды пересекаются, мы болтаем с ним на нашем транснейрометоязыке – так, ни о чём, и, одновременно, обо всём.
Вот и сегодня:
— Привет…
Он уже приготовился к долгому зимнему сну, и потому вяло взирает вокруг, несколько стесняясь своей наготы, выказывающей прозрачную пасмурную палитру своих одежд цвета сепия. И только несколько стойких медных листочков слегка колышутся, будто морзянкой выстукивая ритм дня.
О буйстве красок ли, о играх с ветром ты видишь свой предзимний сон? Ты весь – мечта, застывшая, как изваяние. И — в ожидании падающего на тебя неба. Оно вот-вот притянется к тебе обманно, тяжёлым пухом снега обнимая.
Мы беззащитны все в моменты ожиданий.
Взгляд тянется к нему – аспидно-серому. И задумываешься – зачем оно так с нами, со всеми?!…
Сиена и умбра жжёная, и бронза, латунь, и медь… У этой палитры тоже есть оттенки веры, надежды, и тихой, немой эйфории, на цыпочках…
Оно – небо – умеет всю эту палитру смешать, притягивая и отталкивая, обрушиваясь гневом и восхищая. И ты стоишь, запрокинув взгляд к отточенным граням небесного сапфира, что будто держит в открытых ладонях Ратна Баху. И оно — небо – улыбается тебе васильковыми глазами. И ты опять в недоумении: — Кто Бог мой?
А он сутулит спину, и растворяется в покоях лазури.
…Теперь же оно в защитном хаки. От кого эта защита? От людей?
Они вокруг. Между деревьями. Между домами. Между машинами.
А деревья, подобно Атлантам, держат эту веру. И ты, мой вяз…
Помнишь, ты позвал меня рассмотреть, как лопаются твои набухшие почки, и проклёвывается листок. Может быть, вон тот, или этот…
Тогда ты требовательно разбудил меня, стучась веткой в окно, приглашая не упустить момент отсчёта истины, и вопрошал:
— …Хочешь, листья застать врасплох? Когда почка набрякшая лопнет, и отпустит в надрыве, в вопле горло дерева: — Вдох! Вдох!… Ах, мгновение… Сердце шёпотом начинает отсчёт дням. Чтоб родиться листку – почка лопнула. Век ушёл – чтобы жить нам. И мы уйдём… Будет ветер ласково обнимать на деревьях мох… И однажды весной, в Пасху, кто-то листьев заметит вдох.
Теперь же, круг замкнулся, и небо-художник размахивает кистью с красками фуксии, спаржи. Замазывая охрой проглядывающий оливковый, готовясь все цвета парсуны моего окна смешать в бледно-чёрный бистр, и после, наконец, впустить гармонию белого, втянувшего, впитавшего в себя всё.
22 ноября 2014