С «Зелёной каретой» я повстречалась в 1990 году. Она была в ожидании своего 10-летия. Но мои поиски людей близких по духу начались ещё в студенчестве. Я «всю жизнь» пописывала стишки и песенки, и очень хотелось это кому-то показывать. Друзьям и сослуживцам в Серебрянске, всем, было известно о моём увлечении. Приходя в гости ко мне, уже замужней и родившей дочу, друзья просили: — Что-нибудь есть новенькое? Спой?
Долго уговаривать не приходилось, вот только муж исчезал курить, и меня это огорчало. Он как-то сразу не принял меня – поющую, и всё появляющееся мне приходилось дорабатывать либо когда его нет дома, либо «шёпотом». Очень сожалела, что не осталась учиться в аспирантуре – дипломная тянула не просто на «отлично». Декан факультета Гришко Фёдор Тихонович тогда говорил, что очень я его огорчила, выйдя замуж.
— Твоё призвание – наука, — говорил он.
Но распоряжение жизнью было в то время не в моих руках, не умела я многого, от того и совершала ошибки. Всегда помнила просьбу Владимира Филипповича Минаева – принести свои стихи почитать, но не решалась. А на литературных встречах в институте, в литературном объединении у Валерии Павловны Проходовой тоже боялась раскрываться – вон рядом какие поэты были – Фёдор Черепанов, Юра Фоменко, Женька Керн, Боря Аникин. Как-то попала на встречу с Евгением Курдаковым, и сердце так захолонуло, что поняла – не моё это дело «стихи писать».
Но шли годы. Стихи не оставляли меня в покое. А музыка тем более – она постоянно бродила в голове.
Как-то решилась написать письмо Михаилу Чистякову – почему именно ему, да просто только его адрес и был на подаренной мне книжке. Ещё в школьной поре, когда училась в старших классах, он был в гостях в Серебрянске, и после моего исполнения песни «Серебрянск» подарил мне книгу со словами благодарности за дерзость переделки Его стихов для песни.
На письмо Михаил Иванович так и не ответил, но ответил его друг – Владислав Артюшатский, с припиской, что-де болен Михаил Иванович и попросил его ответить. Дальше к письму прилагались мои стихи и тексты песен, исчирканные синим фломастером и то там, то сям были надписи его рукой – «плохо», «хорошо», «очень плохо», и даже один раз «очень хорошо». Чаще было «плохо». А ниже дописал «У вас наблюдается синдром поэтики. Многое что можно было бы подправить или посоветовать. Приезжайте к нам в литературное объединение». А адреса не оставил.
Писать Чистякову я больше не решилась. И снова мои поиски затянулись на неопределённое время.
И только спустя несколько лет, из газеты «Рудный Алтай» я узнала об устькаменогорском литературном объединении и решилась поехать, благо всё было в подробностях – где собираются, и даже по каким дням недели. Дорога зимой — всего три с половиной часа на поезде, а летом-то вообще рядом – на Метеоре, рассекая гладь Иртыша – за час пятнадцать.
Был канун весны. Ещё лежали сугробы, но уже там и там прогрязла чёрными отталинами земля. Нужный адрес нашла сразу, я ведь училась в этом городе в институте и студенческое время, пролетевшее так быстро, оставило прочно в памяти улицы, переулки, дома.
«Припёрлась» с гитарой, поэтому на меня смотрели осторожно. Сообщество было, мягко говоря, немолодое. Председательствующий Щербаков объявил, что сегодня послушаем прозу, а потом уже поэзию и взглянул на меня: — А вы, девушка, как здесь?
— А я к вам приехала, из Серебрянска, хочу показать свои стихи и песни…
— Ну, что ж, раз из самого Серебрянска…Сюда, к нам, специально?
— Ну, да… — говорила я, и думала – уж не напрасно ли я сюда—то…
— Раз так, мы послушаем с удовольствием в конце вечера.
Я не беспокоилась, что это всё может затянуться – уж до одиннадцати-то вечера всё закончится, а в 00 часов у меня поезд домой – успею.
Но не тут-то было!
Щербаков сам читал свою прозу. Первый час читал. Второй час обсуждали. Третий час – решали текущие вопросы. На четвёртом часу встречи вспомнили, что ещё стихи не читали, и кто-то обо мне заикнулся.
Я сразу решила начать с песни. Судя по возрасту присутствующих, петь мне надо было серьёзное, а впрочем, другого у меня тогда и не было. И – запела.
Женщины заплакали. Щербаков изучающее смотрел на меня. Улыбалась только одна черноглазая с заострёнными чертами лица женщина. Это была Светлана Шувалова.
— Да её надо в таком виде, как она сейчас есть – на телевидение – не выдержала сидящая в уголке востроносая пожилая дама.
И посыпались вопросы…
Я была счастлива, что вызвала интерес.
Пожилую даму звали Тамара Александровна Войналович. С ней мы обменялись адресами, и она дала мне слово, что с этих минут она берёт надо мной шефство. Потом мы ещё какое-то время разговаривали с оставшимися на чаепитие. И Светлана Шувалова, объединившись в идее шефства с Тамарой Александровной, пригласила мня к себе домой.
До поезда оставалось около двух часов, и отказывать в визите я не стала. Светлана подарила мне тогда два маленьких сборника стихов поэтесс, опубликованных отдельным изданием-приложением к Роман-газете, и это был самый ценный подарок, напоминающий мне и сейчас о нашем знакомстве и уже дружбе, растянувшейся на годы.
Но как же появилась на горизонте «Зелёная карета»?
Спустя два года я получила телеграмму от Войналович: «Срочно выезжай. Юбилей Зелёной кареты 10 февраля, в 17 школе». Ну, я и сорвалась. Приехала. Извиняющаяся Тамара Александровна огорошила меня уже с порога:
— Я ошиблась датой. Концерт только через неделю. Может, эту недельку у меня поживёшь?
Я понимала все желания духовно-одинокой женщины. Но остаться не могла – дома дети. К тому моменту у меня уже родился сын Павел, и за этот период произошли большие перемены, связанные со здоровьем.
Но через неделю поехала снова – настолько сильным было желание познакомиться с себеподобными, со своими. Я чувствовала себя гадким утёнком, и мне хотелось прилепиться душой к тем, кто тоже пишет песни…
Тамара Александровна взяла меня за руку и торжественно ввела в залу, где шла подготовка к концерту. На стенах висели плакаты, стенгазеты с фотографиями, было уже шумно из-за собирающихся зрителей. Перед сценой стоял серьёзный мужчина лет сорока и, размашисто жестикулируя, что-то объяснял худенькому парню с вздыбленным вихорком волос. Тамара Александровна подвела меня к ним и сказала: — Женя? Зинин? Здравствуй! Я — Тамара Александровна Войналович, ты учился вместе с моей дочерью, вспомнил?
— Тамара Александровна! – возопил Женя, но на лице его было написано «не помню».
— Чтобы не отвлекать сильно – сразу к делу: я привела поистине талант, это серебряный голосок, у неё свои песни, ты должен включить её в программу…
На лице Жени был не просто обескураживающий вопрос или изумление от такой наглой просьбы – ведь, как можно без прослушивания…
Но я стояла такая красивая, в розовом бархатном платье до пят (я его упросила дать мне мою подругу), с гитарой в страшном брезентовом чехле, но – с умным выражением лица, и Женя сказал, повелевая худенькому парню:
— Включить в программу!
А потом началось всё, что продолжается и сейчас.
«Зелёная карета» — я рада, что ты есть в моей жизни. Ты везла меня не только по прямой дороге. Но ухабы, выбоины, рытвины мы преодолевали вместе. На какое-то время ты меня выкидывала из повозки, и я оставалась на дороге твоим брошенным ребёнком. Не оставляй меня больше. Я нужна тебе, так же, как и ты мне.
11 февраля 2009 года