ПИКТОГРАММА ПОТОМКАМ
Трилогия «Каци» Годфри Реджио подобна пиктограмме, адресованной потомкам. Возможно, и внеземным цивилизациям. И если древние люди наскальными рисунками сообщали остающимся о приобретённом опыте, о себе, то современный мир пишет письмо будущему, используя весь накопленный опыт.
Именно таким художественным штрихом, впитавшим секунды ритма, распределяющим размеренность и суету, чувства и смыслы, изображён Гимн Земле.
Этот фильм, будто письмо Вселенскому разуму. Потому оно написано языком смысла, ритма и звука. Слова оказались не нужны. Слова – это выдумка человеков для общения между собой. Слова – это необходимость обратить внимание на себя. Слова – это выражение чувств. Да, это роскошь. Да, это сугубо межчеловеческая функция. Слова, слова…
Грандиозна работа всей команды создателей фильма.
В нём спрессована жизнь.
В первой части «Койяанискаци» природную суть равнин и гор, воды и неба пытается подчинить себе человек. Разум человеческий, — которому в познании хочется испробовать всё, заглянув в самые потаённые, злонамеренные пространства, — вредит и ликует. И потому — напряжение, спешка опрокидывают в неминучие катастрофы.
Этот фильм – констатация. Он уже ответил на вопросы «как?», «зачем?» и даже «что будет?»: как уравновесить, как окутать степенностью, зачем человек вмешивается в природные процессы, что будет, если итогом будет взрыв?
И только хор человеческого разума, запечатлённый эхом, и только рисунки на скалах, и только…
Полнооркестровая насыщенность с вокализом хора, сменяющаяся одиночным инструментом, как будто уравновешивает в пространстве и старость, и заторможенность, и скучающий взгляд. И опрокидывает в неминучие катастрофы, откидывая цивилизацию к языку скал. Или напоминая?
Композитор Филип Гласс гениально обрисовал звуком мировое пространство. Варьируя одиночество и массив, долгие целые длительности и суету коротких тридцать вторых. Гармонический минор – это тональность осознания, только он составляет впечатление полноценной картины мира. Мантра «Койяанискаци» повторяется и повторяется, закручивает, вращая вокруг тебя вселенную.
Сколько ты способен вынести, человек? На плечах. В сердце? Так ли уж важно – что ты несёшь? Наверно, более – куда несёшь? И – кому это надо?
Это вопросы второго фильма трилогии Годфри Реджио, под названием «Повакаци».
Идущий вспять – только тот, кто уже донёс свой груз. Мужчина, женщина, ребёнок – у каждого по жизни свой груз.
(В первой части слышались отголоски Свиридова, теперь – отчасти Равель). Монотонностью увеличивающегося ритма. Восстающим солнцем за облаками. Ветром.
Человек не подчиняет себе природную стихию, он приспосабливается к ней. В этом огромная разница между людьми с разными целями, разными уровнями достатка.
Наша общая жизнь (есть такое понятие, если ты ощущаешь себя частью большого механизма) пролегла от любопытства детских взглядов, в которых вечное проникновение в тайну. Вечное – потому как не вырваться им из этого постижения радости. Далее не вырваться. В ком-то уже просвечивает вселенское горе. У кого-то безразличие, даже на занудство ползающей по лицу мухи.
А во владении работа, рисовые поля, и — ноша. Тяжёлая ноша на плечах, в натруженных руках.
Только отшельники монахи уносят свою детскую мечту за стены храма.
Жизнь здесь замедлилась. Но замедлилось ли от этого всеобщее время?
Перенос-перевоз времени в пространство города – по-над: полётом. К величию, восторгам и радости. К достижениям. К властвованию.
И снова суета. Суета города, взглядов. Даже похоронная процессия – суетно. И молебен посреди дороги. Спешка машин, людей… секунд.
Нет – секунды остаются секундами. Это человек торопится их прожить, проиграть, отыграть, выиграть. Не получится. Как ни переворачивай, как ни крути… Ноша человека останется прежней. И в Зимбабве, и во Франции, и в Японии.
Хор скрипок на пиццикато. Зовущий тромбон. Высвечивающая дорогу валторна. Реприза. И снова – хор, зов, свет, молитва, и тянущая тоска. Может в ней, в этой тоске призыв: — Остановись, человек!? Груз свой скинь с плеч и посмотри вокруг и в себя. Об этом возвещает хор детских голосов финала.
Третья часть — «Накойкаци».
Плачущая виолончель ползёт звуком по разрушенным зданиям. И альт уносит дыхание метеоритных леонидов в океан. Текучее, строящееся проекцией из недр не/что уже не похоже на творение людей. И потому лиц людей не рассмотреть. Обезличенность и есть стирание. Космическая пыль, преобразованная в сигнал «0101…», разбивает сущее на атомы, на волны инфразвуков, на кварки…
В исследованиях ли мозга человека, его внутреннем, потаённом – что есть того, что отличает от животного? Саморазвитие. Совершенствование. Сила воли. Выносливость. Разум.
Но не разумное ли соперничество ведёт к войнам? Не желание ли человека быть лучшим призывает уничтожать того, кто рядом? Нас много. Нас миллиарды. И у каждого – своё назначение на Земле. Но крик одиночки может быть и не услышан. Да и кому слышать? Убегающему жирафу? Зебрам? Косулям? Слонам?
На каком языке? На языке птиц? Рыб? Деревьев?
Человек – разрушитель наступает на природу. Ему важно властвовать над природой. Ему важно пользоваться. Прошли тысячи лет после вкушения яблока. Вкусы времён вынесли и яд, и сладость, и приторность. Ныне на вкус пробуется горечь. Поскольку всё отведано. А человеку мало. Разгорячённое познание требует насыщения, пресыщения.
И ничто уже нам не поможет в том, чтобы мир разумный стал миром, а мы – человеками. Ничто. Поздно. Уже не остановиться в центрифуге ускорившегося прогресса, который способна остановить только стихия, война или пандемия.
Но я остановлюсь. И задумаюсь: — Если всё так, какую проблему сможет решить моё слово?