По повести О.Павлова «Дневник больничного охранника»
Они хотели бы быть: лифтёр врачом, медбрат – начальником, медсёстры – выбиться в люди, один охранник – генералом, другой — …
В нежности и печали, от выпитого, — а там по-другому было нельзя,- жизнь главного героя, описывающего видимое и пережитое, только начала формироваться. А тут, бац, и смерти. Кругом – смерти. И он всё это понёс не на себе, а через себя. Вбирая не кислород, а примесь запаха умерших, с формалином, горячей водой и спиртом. Что может статься с психикой такого человека? . Подмеченные детали не конфузят, не удивляют его, он их просто описывает. Описание идёт в спокойном размеренном темпе. Значит, принимает главный герой видимое не просто как должное, а как миссию. Согласитесь, не каждый человек способен чувствовать на себе такую ответственность и такое назначение.
Больница – скопище больных. Но жизнь – это не обязательно скопище здоровых. Концентрация же боли в первом выше. А концентрация смерти во втором стопроцентна. Значит, больница – это меньшее количество смерти, нежели жизнь.
Роман «Дневник больничного охранника» — не о больнице, не о смертях, он о жизни нашей. О жизни человека, предназначенного совсем для другого, но вынужденного быть охранником.
Незапачканным ещё взглядом главный герой описывает каждого встречного на своём пути открыто, искренне, жалеючи. И читатель чувствует эту боль за то, как обошлись с Вальдемаром Найдёновым, как человек в одно мгновение после смерти становится нечеловеком – трупом, тушей, как едут будто все в этой жизни в плацкартном составе на разных полках… И здесь, за пределами смерти они называются человеками.
Мораль. Это она разделяет «на» и «на». К сожалению, в последнее время становится аморально — быть человеком. Потому как в образ человека вписываются далеко не добродетели: пьяницы, садисты, маньяки, воры, бомжи, зеки, наркоманы, бывшие менты, умом потерянные, ржущие и «укатывающиеся» медсёстры, садисты-медбратья – все они описаны на страницах Дневника… Это те, кто «различает только то, что напечатано большими буквами». И каждый похож на того мечущегося воробья, залетевшего в форточку… Их сознание одноклеточно. И это приводит читателя в замешательство: неужели это реалия? Почему мне приходится мысленно возвышаться над этим миром? А, может, и я такой же…
Как остановить передачу этого сценария от матери к ребёнку? Как аморального типа вернуть к жизни? Как оздоровить больную систему? Эти вопросы теребят читателя. Они вызывают отупение и истеричный страх: неужели ничего нельзя сделать?
Каждый эпизод – жизнь человека. Описание сконцентрировано, ёмко выхватывает самое главное в отрезке биографии. Получается, каждое такое описание, уже сюжет, способный развернуться в роман. И суть описываемого – в нём, в охраннике, который терпеливо и верующе ждёт окончания всей этой «ночи» в своей биографии. Но дождётся ли? Ведь ни в «Калымских рассказах», ни в «Раковом корпусе», ни в «Записках из мёртвого дома» и ожидания, и вера закончились одним – точкой. А за ней только одно – невыносимо честная жизнь, потому что после чистосердечного признания ты уже никогда не сможешь писать выдумку.
Высокая эмоциональная сторона хроники держит читателя в напряжении, как будто окуная в смрад. И этот смрад – наша жизнь. Реалия её такова, что боль в ней на первом плане.
В гармонии с болью цветовая гамма – белый. А это значит, что гармонично собран весь спектр цвета. Ведь за каждым описанным эпизодом – полноценность красок жизни. Они сводятся все к белому. Значит жизнь – боль. Итог. Катарсис. Закат. «Чтобы по бледным заревам искусства…».
Произведение – взрыв нравов, морали. Такое нельзя давать в школе. А надо бы. Ведь чем раньше человек задумается о своём предназначении, — тем больше надежды на его спасение.
Отгородилась. Отгородила себя от человека. Цинизм? Снобизм? «Что же, — говорит моя совесть, — ты не чувствуешь себя причастной, возвысилась над человеком? Ты думаешь, что едешь в другом поезде?».
Да. Что-то произошло, и я не чувствую себя человеком. Таким человеком. У меня нет другого понимания жизни, и нет для этого другой совести.