«Двойная жизнь Вероники» режиссёра Кшиштофа Кеслёвского – словно два измерения. Весь фильм подчинён законам двойной формулы. Мистическое полотно фильма пронизывает игла, ниткой тянущая за собой связь между двумя изображениями одной и другой стороны ткани. В эпиграфе фильма маленькая девочка-полька видит туман, значение которого зритель познает позже. А маленькая француженка рассматривает лист, две стороны которого – одна гладкая, с прожилками, а другая очень мягкая – смысл всей режиссёрской задумки.
В течение фильма идёт двойная жизнь не только героинь, но и звуков: дождь и звучание Мессы Данте «Рай», звуки восстания на площади и музыка в голове Вероники, смерть куклы и вторым планом – всё та же Месса. И когда звук становится единым – он настолько мощный, что сердце Вероники не выдерживает. Бельканто способны исполнять только вокалисты со здоровым сердцем — отголосок темы режиссера, намёком показанной в девятой серии «Декалога». И в «Декалоге» же, в 4-ой части упоминается вымышленный персонаж Ван Ден Буденмайер, за псевдонимом которого скрывался композитор практически всех фильмов Кшиштофа Кеслевского – Прейснер Збигнев.
Его композиторская тема написана по «Божественной комедии» Данте. Это действительно божественная музыка, отразившаяся на лице героинь. Музыка – это ещё один персонаж фильма, лицо которого – во взглядах всех героев фильма, портретные постановочные кадры с которыми мастерски изящны.
Кукольник… Верониками тоже управляет Кукольник. Две их «копии» — одна на случай повреждения первой. Жертва. Всегда что-то отдаётся в жертву для спасения другого.
Мистика фильма передана в ощущениях обеих героинь, живущих в разных странах – Польше и Франции, и чувствующих, себя частью другой.
Тема «двойников» уже несёт на себе отпечаток мистики. В литературе это отражалось не раз. Муки Раскольникова и тайна Дориана Грэя, власть и бесправие раба и слуги, короля и шута, маскарадная маска и лицо… Два героя – два мира, пространство осознанного и бессознательного, жизни и смерти. Здесь же – зеркало и вода, сон и явь, правда и ложь, тело и душа.
Два плана, двузначимость. Но в двойственности «Двойной жизни Вероники» к загадке примешивается нечто метафизическое, на уровне третьей плоскости, пересекающей несколько двойственных. Душа польской Вероники взмывает над залом. И абсолютный страх, что её хоронят заживо – потому как комья земли падают на стеклянную крышку гроба, а зритель в это время находится по ту сторону земли – его засыпают в могиле. Не только эти кадры позволяют ощутить многомерность картины, окончание которой хочется ещё более расслоить.
…У кукольника оказался шнурок от нотной партитуры (он послан в письме французской Веронике), который наматывала на палец польская Вероника. Откуда? Шнурок «вторая» Вероника рассматривает на фоне кардиограммы сердца, где шнурок выпрямляется в ровную линию и после сворачивается гиперболой. А маленький прозрачный шарик, в котором мир-перевёртыш, и он появился в обоих мирах? Согбенная старуха тоже сопровождает и одну и другую героиню. А ещё обе Вероники имеют привычку водить колечком по веку… Кукольник всё знал? Это он всё придумал. Он пишет сказки и, теперь, роман. Его куклы оживают, и он живёт, подчиняясь законам творчества, повинуясь замыслу и неизбежному конфликту. И он же, кукольник, завязывает судьбу обеих Вероник на музыке.
Звук и Бог. Звук и исток Вселенной. Звук, — а он есть всегда и во всём материальном мире, — обязан достичь наивысшей точки высоты на фортиссимо, и именно там он взорвётся, чтобы рассыпаться, утихнуть. Это и есть амплитуда творчества. Без граней. Только так можно сохранить вдохновение. И любовь.